Вступление в ревсомол
После того как я вернулся из чнзана в родной аал, имя мое не сходило с языков у всех:
«Этот сирота, племянник Баран-оола, которого в воровстве обвинили, слыхали?.. Ну вот. Жил у самого хошунного тарги Сонам-Баира, сыновья его проводили до овюрского аала на быке, расставаясь, плакали! А Сонам-Баир выступал на суде против своего родственника Менний-оола, защищал нашего парня. Вот что значит новая власть, раньше про такое и подумать нельзя было бы!»
Больше всего была довольна тетка. Она объясняла всем и каждому, как посрамили Менний-оола, и я видел, что нашим небогатым соседям нравится слушать, как ловкий простой парень богатея в дураках оставил — точно хорошую сказку тетка им рассказывала!.. И я, вместо того чтобы ходить с опущенными глазами — «судившийся!», — бегал, задрав нос, чувствовал себя повзрослевшим, повидавшим новые места, новых людей. К делу и не к делу мне нравилось вставлять слова: «партийцы», «революция», «аратская власть».
Тут как раз, словно услыхав мои тайные желания, близкие аалы объехал посыльный, оповещая, что молодежь сзывается на собрание в местечко Улуг-Шол. Рассказывал, что из ЦК Союза молодежи и из хошунного комитета революционной молодежи прибыли представители — пропагандисты. Разговор серьезный будет, надо вовремя прибыть.
Мне — что стоит прибыть вовремя? Подхлестнул своего двуногого коня, и он исправно пронес меня через горы и долины к назначенному месту. Однако когда я добрался до Улуг-Шола, то возле коновязи уже стояло много лошадей и быков, на поляне расселись, ожидая начала, прибывшие на собрание. Конечно, четыре ноги лучше, чем две, но я не горевал. Почему-то, после моего пребывания в юрте Сонам-Баира, я чувствовал себя уверенней и словно старше. Многие прибывшие были разодеты, точно на праздник. Я удивился, увидев здесь не только парней, но и девушек. Приехали на собрание по приглашению и многие партийцы, так что народу собралось порядочно.
Прибывших пригласили пройти на большую лужайку, затененную высокими березами. Представитель из ЦК и наши хошунные командиры ревсомола расположились в центре лужайки, остальные — кольцом вокруг них.
— Смотрите… — слышал я шепот возле себя. — Вот тот, без косы… По-русски который подстрижен. Это и есть сургакчы[1]из ЦК… А другой — наш, из хошуна.
Оба ревсомольских вожака были молодые славные парни, в русских хромовых сапогах и шелковых красивых халатах. Наш хошунный сургакчы тоже был коротко подстрижен, без косы. Девушки хихикали, поглядывая на них, и подталкивали друг друга локтями.
Сургакчы из ЦК начал говорить речь сначала по-монгольски, потом повторил по-тувински. Слова у него лились складно и быстро, точно вода из родника, только я почему-то не все понял. После него выступил наш хошунный сургакчы. Говорил он понятней, хотя и не так складно:
— У нас, в Западном Торгалыке, есть много молодежи, которую можно принять в Союз, — сказал в заключение сургакчы. Потом он начал называть тех, кто может стать членом Союза. Я с завистью отмечал имена знакомых мне парней и девушек и вдруг услышал: «Тюлюш Ангыр-оол!» Я даже подскочил от неожиданности и довольно громко спросил:
— Я, что ли?
Сургакчы взглянул в мою сторону и продолжал называть фамилии. Сидевшие рядом засмеялись, а я уже ничего не слушал, щеки мои пылали, сердце билось.
«Он назвал мое имя? Откуда он меня знает?.. Значит, мое имя уже в письмена попало, ведь он по бумаге читает?.. Вот это да! Что же теперь со мной будет?.. Может, я стану как эти сургакчы? Буду так же красиво говорить, оденут меня в шелковый халат?.. Ну да, много там он имей перебрал— где халаты всем взять!! А может, я писать научусь?»
Сургакчы кончил называть фамилии и читал что-то красивое по бумаге. Я заставил себя слушать:
«Член ревсомола должен не щадить жизни в борьбе за дело аратской революционной партии. До умов и до сердца должен он довести великое учение Маркса, Энгельса, Ленина. Должен смело говорить правду». Потом сургакчы сказал:
— Ревсомольца никто не имеет права унижать. — Помолчал и закончил:
— Кому что непонятно, спрашивайте!
Все смущенно молчали. Наконец кто-то спросил:
— А что такое компартия?
Сургакчы объяснил. Он говорил простыми словами, подробно. После этого вопросы посыпались один за другим, даже девушки осмелели.
— А девушек примут в ревсомол? — выкрикнула одна и спряталась за спины подруг.
Сургакчы рассказал, что при аратской власти женщина имеет равные права с мужчинами, и призвал девушек вступать в ревсомол.
Вдруг неожиданно для себя я высунулся вперед и крикнул:
— Можно мне?
— Можно, конечно можно, — ответил сургакчы и тут же спросил меня:
—Тебя Ангыр-оолом зовут?
— Он! — зашумели вокруг мои соседи, — Это он, которого Менний-оол оговорил!..
Сургакчы из ЦК приподнялся, взглянул на меня и улыбнулся:
— Говори, не бойся. Что ты хочешь спросить?
Это ободрило меня, и я выпалил:
— Вот говорили — грамоту должен знать член ревсомола. А кто учить будет? И кто заплатит за учебу?.. А потом, вы называли наше правительство аратским. Почему же у нас в хошуне правят богатые, знатного происхождения?
— Ой, халак! Ой, Эжен! — послышались со всех строи испуганные возгласы.
Я сел, почувствовав, что весь вспотел и дрожу от волнения.
Сургакчы обрадованно кивнул.
— Хорошие вопросы задал парень. Дельные. — И объяснил, что на учебу будут посылать в Хем-Бельдир самых лучших ревсомольцев. А для ликвидации неграмотности партия организует в районных центрах кружки.
На второй мой вопрос отвечал сургакчы из ЦК. Говорил что-то про переходный период, про то, что сейчас не хватает грамотных людей из простонародья, чтобы полностью заменить старых чиновников. Я его плохо понял.
Затем стали читать снова список тех, кого принимали в ревсомол. И спрашивали:
— Можно принять? Кто против?
Против никто ничего не говорил, все поднимали руки. Когда список кончился, сургакчы сказал:
— Собрание закрыто. Всем, кто стал членом ревсомола, надо остаться.
Нам выдали бумаги, исписанные красными монгольскими буквами сверху донизу, и наказали беречь бумаги пуще глаза. Потом вместо них выдадут удостоверения.
После этого все разъехались по своим аалам.
Прибавилась у меня еще забота — хранить эту бумагу. Днем я завертывал ее в тряпки и засовывал за пазуху, а вечером, забравшись в укромное место, разглядывал таинственные знаки, напоминавшие мне почему-то нашу извилистую речку Торгалы. Наконец я догадался завернуть бумагу в бересту и зашить в подол рубахи. Так было более надежно: она не потеряется и не истлеет от того, что я без конца прикасаюсь к ней пальцами…
