Песня двадцать пятая. Как погиб Тана-Херел

Шыяан ам!
В белой юрте с юной женой
Пребывает Тана-Херел.
С ней обиды, все до одной,
Забывает Тана-Херел.
Все умеет Балчын-Эге:
Поддержать огонь в очаге,
Ароматный чай вскипятить
И лепешки — бова испечь —
Мужа милого угостить,
И порадовать, и развлечь.
 
Но пришел покою конец,
Прискакал от хана гонец,
Худощавый, щуплый на вид,
Поклонился и говорит:
«Вас к себе призывает тесть,
Неотложное дело есть».
Приближенными окружен,
Хан величественно сидел.
Как ни в чем не бывало, он
На Тана-Херела глядел
Из-под жестких седых ресниц,
И сказал: «Уж не первый год
У семи моих кобылиц
Исчезает весь их приплод.
И не первый уж год подряд
Мудрецы мои говорят:
Жеребят могла унести
Только птица Хан-Херети.
Мудрецы мои говорят,
Что, мол, ест она жеребят.
Ты пойдешь, ту птицу найдешь,
А когда найдешь — уничтожь!»
 
Богатырь вздохнул тяжело:
«Знать, такая доля моя!
Если где-то гнездится зло,
С ним обязан сразиться я».
В юрту белую поспешил,
Выпил чаю, вздремнул чуть-чуть,
Приласкал жену и решил
На рассвете тронуться в путь.
 
А с утра, уже на коне,
«Жди, вернусь!» — он сказал жене.
И пустился в дальний поход
В направлении на восход.
Даш-Хурен доволен и рад:
Застоялся! Глаза горят,
Напрямик летит, целиной,
Попирает камни в горах —
Те, что с зайца величиной,
Разбивает копытом в прах,
Те, которые как баран,
Выворачивает из гнезд –
И несется, как ураган,
Распуская по ветру хвост.
Конь и всадник мчатся вперед,
Не считая часы и дни.
Что другой проскакал бы в год,
Одолели в месяц они.
 
А царевна Балчын-Эге
Ворошит огонь в очаге.
Вышла вечером налегке
С непокрытою головой,
Крепко сжала бинокль в руке,
Черный, девятигранный свой,
Поглядела супругу вслед
И сказала: «Сомнений нет,
Муж мой храбр, удачлив, удал!
Он вернется, он слово дал,
Значит, мне нельзя унывать,
Женской скорби волю давать,
Дело женское — ждать, любить
И хозяйкой в аале быть».
 
А Тана-Херел в этот миг
Долгожданной цели достиг.
Видит: дерево на пути —
Не объехать, не обойти,
Мощный ствол увенчан гнездом
Небывалым, большим, как дом.
Поперечник гнезда того
Будет саженей в шестьдесят,
И птенцы по краям его
Плачут, горестно голосят:
«Храбрый путник издалека,
Может, послан ты нас спасти?
Мы — беспомощные пока
Дети птицы Хан-Херети.
Защити нас от силы зла,
Знай: давно уж в наши края
Ядовитая заползла
О семи головах змея.
Съела выводок не один
Наших братьев, бедных птенцов,
И страшимся мы, господин:
Нас проглотит в конце концов».
 
Отвечал им Тана-Херел:
«Я бы сладить с нею сумел,
Но сначала хочу я знать:
Правда ль это, что ваша мать
Вот уж несколько лет подряд
Новорожденных жеребят
Похищает из наших мест
И уносит сюда, и ест?»
 
Запищали птенцы в ответ:
«Наша мама не ест их, нет,
Выпускает на вольный луг,
Пусть гуляют они вокруг,
Пусть окрепнут и подрастут,
Пусть они размножатся тут,
Превратятся, дружны, сильны,
В неисчетные табуны
И затопчут в нашем краю
Семиглавую ту змею.
Вот и нынче прочь из гнезда
Улетела Хан-Херети,
чтоб еще одного сюда
Жеребеночка принести».
 
Добрый сердцем Тана-Херел
Бедных птенчиков пожалел:
«Где бы мне подстеречь змею,
Чтоб сразиться с нею в бою?»
«Только-только взойдет заря,
Только станут горы видны —
Тут и явится та змея,
С южной выползет стороны», —
Отвечали птенцы ему,
С тайным страхом глядя во тьму.
 
Благородный Тана-Херел
Свой надежный лук осмотрел
И опробовал тетиву,
И в густую залег траву.
 
Вот он видит: заря встает,
Вот он видит: что-то ползет
Отвратительное во мгле,
Растекается по земле:
Серый хвост, семь шей, семь голов,
Словно дерево в семь стволов.
 
На колено герой привстал
И, прицелившись, прошептал:
«Я хочу, чтоб стрела моя
Сразу семь голов отсекла,
Чтоб разбойничать не смогла
О семи головах змея!»
 
И помчалась его стрела!
Богатырский прицел таков,
Что семь шей она впрямь прошла,
Раздробила семь позвонков,
И не сразу же, не тотчас,
А подпрыгнув несколько раз
Так, что вздрогнула вся земля,
Наконец затихла змея.
Но еще из пастей змеи,
Из открытых, из всех семи,
В семь потоков, черна, как грязь,
Ядовитая кровь лилась.
Сгусток черной крови такой
На подол герою попал,
Он коснулся его рукой
И на месте мертвым упал,
Мертвым пал, лицом побледнел
Благородный Тана-Херел.